Неточные совпадения
— Славная у тебя
лошадь! — говорил Азамат. — Если бы я был хозяин в доме и имел
табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся
табуны испуганных
лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Лошадь, выгнув свою оленью шею, неслась быстрым ходом; она почуяла пасшийся на траве
табун башкирских
лошадей и раздувала ноздри.
Крепкие недоуздки с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков (по три пары на каждого коня) и колокольчик для передовой
лошади, которая на пастбище водит весь
табун за собой, дополняли конское снаряжение.
По дороге меня догнал
табун крестьянских
лошадей.
Та к как одни
лошади были сильнее, другие слабее и плыли медленнее, то естественно, что весь
табун растянулся по реке.
У ябедника Антония был брат Фортунат. Образ жизни он вел загадочный, часто куда-то отлучался и пропадал надолго с гарнолужского горизонта. Водился он с цыганами, греками и вообще сомнительными людьми «по лошадиной части». Порой к гарнолужскому
табуну нивесть откуда присоединялись дорогие статные
лошади, которые также таинственно исчезали. Многие качали при этом головами, но… пан Фортунат был человек обходительный и любезный со всеми…
Хотя снега в открытых степях и по скатам гор бывают мелки, потому что ветер, гуляя на просторе, сдирает снег с гладкой поверхности земли и набивает им глубокие овраги, долины и лесные опушки, но тем не менее от такого скудного корма несчастные
лошади к весне превращаются в лошадиные остовы, едва передвигающие ноги, и многие колеют; если же пред выпаденьем снега случится гололедица и земля покроется ледяною корою, которая под снегом не отойдет (как то иногда бывает) и которую разбивать копытами будет не возможно, то все конские
табуны гибнут от голода на тюбеневке.
Но не все
лошади кормятся зимою на дворах; большая часть башкирских
табунов проводит зиму в степи.
Мавлют Исеич ушел, отвязал свою
лошадь, про которую между прочим сказал, что она «в целый
табун одна его таскай», надел свой войлочный вострый колпак, очень легко сел верхом, махнул своей страшной плетью и поехал домой.
Впрочем, селение считалось очень богатым, чему лучшим доказательством служили гумна, полные копен старого хлеба, многочисленные стада коров и овец и такие же
табуны отличных
лошадей.
Там — по зеленой пустыне — коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках у меня бинокль, механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал
табун коричневых
лошадей, а на спинах у них — те, караковые, белые, вороные…
Здесь я переживал далекое прошлое, объезжал, как простой табунщик, неуков, диких
лошадей, прямо у
табуна охотился в угон за волком с одной плетью. Бывало...
Вот встал Иван Васильевич, да и говорит: «Подайте мне мой лук, и я не хуже татарина попаду!» А татарин-то обрадовался: «Попади, бачка-царь! — говорит, — моя пошла тысяча
лошадей табун, а твоя что пошла?» — то есть, по-нашему, во что ставишь заклад свой?
Шагов пятьдесят перед ним горел костер и озарял несколько башкирцев, сидевших кружком, с поджатыми под себя ногами. Кто был в пестром халате, кто в бараньем тулупе, а кто в изодранном кафтане из верблюжины. Воткнутые в землю копья торчали возле них и докидывали длинные тени свои до самого Перстня.
Табун из нескольких тысяч
лошадей, вверенный страже башкирцев, пасся неподалеку густою кучей. Другие костры, шагах во сто подале, освещали бесчисленные войлочные кибитки.
Переселясь на новые места, дедушка мой принялся с свойственными ему неутомимостью и жаром за хлебопашество и скотоводство. Крестьяне, одушевленные его духом, так привыкли работать настоящим образом, что скоро обстроились и обзавелись, как старожилы, и в несколько лет гумна Нового Багрова занимали втрое больше места, чем самая деревня, а
табун добрых
лошадей и стадо коров, овец и свиней казались принадлежащими какому-нибудь большому и богатому селению.
Вскоре в Оренбурге оказался недостаток в сене. У войска и у жителей худые и к работе не способные
лошади были отобраны и отправлены частию к Илецкой защите и к Верхо-Яицкой крепости, частию в Уфимский уезд. Но в нескольких верстах от города
лошади были захвачены бунтующими крестьянами и татарами, а казаки, гнавшие
табун, отосланы к Пугачеву.
Лукашка забежал домой, соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий
табун; сам же он в ту же ночь должен был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками показывала, что она как увидит человека, который подарил
лошадь, так и поклонится ему в ноги. Старуха только покачала головой на рассказ сына и в душе порешила, что Лукашка украл
лошадь, и потому приказала немой вести коня в
табун еще до света.
Вдали по степи клубилась пыль по Великокняжеской дороге — показалась коляска, запряженная четверней: значит, покупатели, значит,
табун показывать,
лошадей арканить.
Но бывают гнилые зимы, с оттепелями, дождями и гололедицей. Это гибель для
табунов — лед не пробьешь, и
лошади голодают. Мороза
лошадь не боится — обросшие, как медведь, густой шерстью, бродят
табуны в открытой степи всю зиму и тут же, с конца февраля, жеребятся. Но плохо для
лошадей в бураны. Иногда они продолжаются неделями — и день и ночь метет, ничего за два шага не видно: и сыпет, и кружит, и рвет, и заносит моментально.
Вернулся полк на Дон, а
лошадь уж в
табуне у него.
Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма
табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и
лошадь — все в общей куче.
В начале прошлого столетия, во время персидских и кавказских войн, каждый казак добывал себе прекрасную
лошадь и приводил ее к себе в
табуны.
Например, в этой волости голубая краска легла густо; тут были целые
табуны, и на каждый двор приходилось по три
лошади.
Заря уже давно занялась. — Заскрыпели ворота, вошел Нестер.
Лошади разошлись. Табунщик оправил седло на мерине и выгнал
табун.
Ежели Холстомер что еще вспоминал в эту ночь, то его развлек Васька. Кинул на него попону и поскакал, до утра он держал его у двери кабака с мужицкой
лошадью. Они лизались. Утром он пошел в
табун и всё чесался.
Пригнав
табун к реке, около которой должны были пастись
лошади, Нестер слез и расседлал.
Табун между тем уже медленно стал разбираться по несбитому еще лугу, покрытому росой и паром, поднимавшимся одинаково от луга и от реки, огибавшей его.
Весь этот день
лошади почтительно обращались с Холстомером. Но обращение Нестера было так же грубо. Чалый жеребеночек мужика, уже подходя к
табуну, заржал, и бурая кобылка опять кокетничала.
Возвращаясь домой в следующий вечер,
табун наткнулся на хозяина с гостем. Жулдыба, подходя к дому, покосилась на две мужские фигуры: один был молодой хозяин в соломенной шляпе, другой высокий, толстый, обрюзгший военный. Старуха покосилась на людей и, прижав, прошла подле него; остальные — молодежь — переполошились, замялись, особенно когда хозяин с гостем нарочно вошли в середину
лошадей, что-то показывая друг другу и разговаривая.
Погода начала изменяться. Было пасмурно, с утра и росы не было, но тепло, и комары липли. Как только
табун загнали,
лошади собрались вокруг пегого, и он так кончил свою историю.
В этот вечер к Нестеру приехали кумовья и, прогоняя
табун мимо дворовых изб, он заметил телегу с
лошадью, привязанную к его крыльцу.
Хозяин услыхал, что говорят не об его
лошадях, и не слушал, а, оглядываясь, продолжал смотреть на
табун.
У нас охотники до
лошадей, и коневье все рослое у мужиков; а жеребцов не держат, потому что беспокойства с ними много; ни пахать на нем, ни в
табун его выпустить нельзя.
Пошли бабы около задворков и как раз встретили Степана, ехавшего в ночное. «Иди с нами песни играть», — кричат ему. Он было отказываться тем, что
лошадей некому свести, но нашли паренька молодого и послали с ним Степановых
лошадей в свой
табун. Мужики тоже рады были Степану, потому что где Степан, там и забавы, там и песни любимые будут. Степан остался, но он нынче был как-то невесел.
Как самый отвратительный вид двоедушия, ханжество и пустосвятство также вызвали порицания и насмешки в «Собеседнике». Нельзя не сказать, что насмешки эти очень удачны и остроумны. В них схвачены черты очень резкие и в самом деле поразительные. Например, в «Повествовании глухого и немого» честный воевода Язвин характеризуется еще следующею чертою: «Однажды украл он из нашего
табуна 12 лучших
лошадей и на другой день со всею своею окаянною семьею на тех же краденых конях отправился в Ростов богу молиться».
Вороной жеребец, которого не пускали в
табун, так как он лягал и ранил
лошадей, пущенный на волю, топоча, со ржаньем, пробежал по деревне раз и другой и вдруг остановился около телеги и стал бить ее задними ногами.
По временам в ущельях глухо раздавался топот конских копыт, и
табун, одичавший и отъевшийся на жирных травах, выскакивал из пади на луговину, привлеченный ржанием наших
лошадей.
И пустил
лошадь налево, на гору.
Лошадь под Жилиным была охотницкая (он за нее сто рублей заплатил в
табуне жеребенком и сам выездил); как на крыльях взнесла его на кручь. Только выскакал, глядь — а перед самым им, на десятину места, стоят татары верхами, — человек тридцать. Он увидал, стал назад поворачивать; и татары его увидали, пустились к нему, сами на скаку выхватывают ружья из чехлов. Припустил Жилин под кручь во все лошадиные ноги, кричит Костылину...
Вот и поместье наиба — большая сакля, сложенная из камня, с плоской кровлей и галерейкой вокруг нее, одиноко стоящая в горной котловине среди обширного пастбища, где гуляли стреноженные на ночь
лошади табуна и блеяли овцы, тоже выпущенные к ночи на свободу.
Хлеб, красный товар, кирпичный чай он посылал к ним в улусы, а оттоль пригонял косяки
лошадей с
табунами жирных ордынских баранов.
Если же бы мы не знали, что
лошадь желает себе своего и человек своего блага, что того желает каждая отдельная
лошадь в
табуне, что того блага себе желает каждая птица, козявка, дерево, трава, мы не видели бы отдельности существ, а не видя отдельности, никогда не могли бы понять ничего живого: и полк кавалеристов, и стадо, и птицы, и несекомыя, и растения — всё бы было как волны на море, и весь мир сливался бы для нас в одно безразличное движение, в котором мы никак не могли бы найти жизнь.
Лошадей пускали
табунами на луга или засеянные поля как попало; сами ратники располагались десятнями (артелями) в виду воеводы, варили себе в опанищах (медных котлах) похлебку из сухарей и толокна, пели песни, сказывали сказки — и все под открытым небом, несмотря на дождь и снег, на мороз и жар.